Дмитрий Конов: "Наша задача - строить такие мощности, которые долго будут оставаться конкурентными"

Начало строительства Каспийского ГХК, старт проектных работ по этиленовым комплексам в Салавате и Нижнекамске, инвестиционные проекты СИБУРа по строительству крупных полимерных мощностей в Сибири и Центральной России, решение по проекту нефтехимического комплекса на Дальнем Востоке говорят о том, что российская нефтехимия вступила в новый инвестиционный цикл. Переход газовых компаний на более глубокие горизонты добычи, стимулирование государством активных шагов по росту переработки попутного нефтяного газа и модернизации нефтепереработки позволяют нефтехимикам рассчитывать на дополнительные объемы сырья.

Все эти процессы могут привести к изменению сложившейся конфигурации российской отрасли. Кроме того, существуя не обособленно, а в тесной взаимосвязи с мировым рынком сырья и продукции, отечественная нефтехимия пытается найти свое место в региональном и международном контексте. Какой будет российская нефтехимия? Каково будет наше место в мире?

Предпосылкой для построения оптимистичных прогнозов является наличие у России значительного сырьевого потенциала. При этом освоение востока России продолжает оставаться обсуждаемым направлением, а основной ресурсной базой в обозримой перспективе, скорее всего, останутся регионы Западной Сибири, особенно северной ее части, куда смещается сейчас вектор государственной политики по освоению недр. Дешевое сырье будет обеспечено не только за счет добычи нефти и попутного газа, но и вследствие перехода газовых компаний на ачимовские и валанжинские горизонты.

Уверенность в том, что стоимость нефтехимического сырья в Сибири в будущем будет конкурентна, имеет под собой прочный фундамент, поскольку цена будет определяться котировками на европейских рынках, за вычетом затрат по железнодорожной доставке этого сырья в Европу. Транспортная составляющая уже сейчас весьма значительна и будет увеличиваться в дальнейшем, формируя привлекательные по сравнению с другими рынками цены на сырье вблизи мест его добычи и производства.

Традиционные регионы нефтехимического производства, такие как Поволжье, для которых более рациональной является ориентация на имеющиеся в избытке объемы прямогонного бензина с небольшим транспортным плечом, также могут строить эффективные мощности. Проекты же в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке могут рассматриваться в более отдаленной перспективе и лишь в том случае, если регион станет базой для масштабного производства и экспорта углеводородов.

Использование этих предпосылок, позволяющих отечественным игрокам самостоятельно создавать конкурентные производства, предопределяет невысокую вероятность прихода в базовые ниши российской нефтехимии крупных международных компаний. В то же время, в тех сегментах, где российским игрокам потребуются технологические наработки, например в специальной химии, участие иностранных партнеров более вероятно. А продвижение нефтегазодобычи и, соответственно, нефтехимии на восток будет вызывать все возрастающий интерес у азиатских, прежде всего, китайских инвесторов, привлечение которых может быть целесообразно с точки зрения разделения финансовых и сбытовых рисков.

Текущая ситуация на внутреннем рынке потребления нефтехимической продукции также позволяет рассчитывать на оптимистичный сценарий. Существующие в последние годы темпы роста спроса в 10-15% являются одними из самых высоких в мире и могут сохраниться в среднесрочной перспективе, используя дополнительные стимулы в виде появления в стране собственных крупных производителей.

О перспективах отечественной нефтехимии, возможных сценариях ее развития и глобальной конкурентоспособности мы беседуем с генеральным директором холдинга СИБУР Дмитрием Коновым.

В последнее время растет уверенность в глобальной конкурентоспособности российской нефтехимии и вера в то, что со временем она займет значимое место в мире, неизбежно став крупным экспортером нефтехимической продукции. С чем связан такой оптимизм?

В истории практически никогда региональная нефтехимия не строилась в расчете на экспорт, она всегда обслуживала внутренний рынок. Так было на подавляющем большинстве рынков до появления феномена Ближнего Востока, где была реализована модель конвертации большого объема углеводородного сырья в экспортные продукты нефтехимии. Однако опыт Ближнего Востока для России практически не применим, так как у нас нет государственной собственности на сырье, отсутствует его ценовое регулирование. Тем не менее, некоторые проекты могут действительно создаваться, ориентируясь на экспортные рынки. Например, невозможно построить конкурентоспособную по затратам экспортную мощность по окиси этилена, потому что ее транспортировка на большие расстояния неэффективна. А по базовым полимерам – можно. То есть, нельзя однозначно сказать, что в российской нефтехимии все будет сильно расти. Но можно выбрать те проекты, которые будут действительно конкурентоспособны на экспортных рынках. А внутренний рынок недостаточен для того, чтобы поглотить огромный сырьевой ресурс, который есть у России. Однако 140 млн человек – это хорошая база для формирования устойчивого роста спроса.

С учетом сказанного - какими могут быть в будущем стратегии российских игроков в различных направлениях нефтехимического бизнеса?

Условно можно поделить отечественную нефтехимию на три блока: синтетические каучуки, органический синтез и специальные продукты, а также крупнотоннажные полимеры.

СССР и Россия долгое время были технологическим мировым лидером в каучуковой отрасли. Многое было утеряно, но основные игроки этого сегмента – «Нижнекамскнефтехим» и СИБУР - активно занимаются восстановлением технологических наработок, расширением своего интеллектуального капитала в этой отрасли.

При этом внутренний рынок обеспечивает спрос лишь на 50% производства. И в обозримой перспективе внутренний спрос не сможет догнать объемы выпускаемых каучуков. Таким образом, этот сегмент исторически является в высокой степени экспортноориентированным. Наиболее эффективные для каучуков мономеры в России производятся на пиролизе тяжелого сырья, а потому этот бизнес, скорее всего, получит развитие только в Поволжье, где это определяется сырьевой структурой. Собственно, такие планы региональными игроками уже озвучены.

Что касается СИБУРа, то мы не видим в этом направлении масштабного развития, тем более что в структуре планируемых нами новых пиролизов планируется в основном легкое сырье: этан, пропан, бутан. Наша стратегия заключается в интенсивном развитии этого бизнеса через создание новых марок, наиболее востребованных рынком.

Другим аспектом нашей стратегии является экспорт технологий. Мы ищем партнеров в тех странах, где есть большой внутренний рынок и достаточные объемы сырья, которые можно с помощью нашей технологии конвертировать в синтетические каучуки.

Если говорить об органическом синтезе и спецхимии, то, как правило, транспортировать жидкие продукты относительно их конечной стоимости очень дорого, поэтому конкурировать на экспортных рынках почти невозможно. Кроме того, в этом бизнесе мы никогда не были, и вряд ли в ближайшее десятилетие станем технологическими лидерами. В связи с этим сегмент оргсинтеза и специальной химии будет развиваться, скорее всего, выборочно, может быть, в партнерстве с поставщиками технологий. И в основном под потребности внутреннего рынка.

Что касается крупнотоннажных полимеров – это конкуренция на основе положения на кривой затрат. Упрощая, формулу можно обрисовать так: нужно найти источник большого количества сырья, из которого произвести базовый полимер, конкурентоспособный на внешних рынках даже с учетом логистики.

Вы упомянули «кривую затрат» как некий инструмент прогнозирования эффективности. Поясните смысл?

Часто в нефтехимии решение вводить или не вводить новую мощность, обусловлено так называемыми «рыночными окнами». Мне кажется, помимо этого необходимо рассуждать в терминах эффективности, то есть нахождения своего проекта на так называемой кривой затрат.

Условно говоря, происходит ранжирование аналогичных мощностей в мире по затратам на производство тонны продукта, стоимости его доставки до целевых рынков, а также доходности, необходимой для покрытия капитальных затрат. Получается кривая, где в левой части расположены наиболее эффективные мощности с самыми низкими затратами на производство, в правой – наименее эффективные. Точкой, определяющей порог целесообразности эксплуатации мощности, является общий объем спроса в данный конкретный момент времени.

Всем наверняка знакомы картины кладбищ самолетов в США. Все они ведь когда-то летали и стоили больших денег. Но потом были выведены из эксплуатации. В любой индустрии, и нефтехимия не исключение, тоже все когда-то появляется, и все когда-то исчезает. Скорость этого появления и исчезновения определяется тем, какую мощность ты ввел. Если она эффективнее других, то будет существовать дольше остальных. Если она с самого начала малоэффективна, тебе придется уйти из рынка раньше. И цена на рынке определяется затратами у той мощности, которая попадает на эту саму «отсечку» емкости рынка. Рынок колеблется, спрос передвигается вправо и влево по кривой затрат, и существует целый ряд мощностей, которые то выходят из рынка, то возвращаются, балансируют на границе эффективности.

Поэтому наша задача - строить такие мощности, чтобы надолго оставаться в зоне максимальной эффективности. При таком подходе к оценке проектов можно не сомневаться в том, что продукт найдет спрос, и будет конкурентоспособен.

Можно привести пример последнего?

Самый простой и актуальный для СИБУРа пример – «Тобольск-Полимер». По нашим расчетам, он уверенно попадает в 10% наиболее эффективных мировых мощностей по полипропилену.

Маржинальность этого проекта сама по себе в текущих ценах на сжиженные газы и полипропилен выше, чем у нашего углеводородного бизнеса. Иными словами, отраслевой инвестор, выбирая объект для инвестирования, выберет, скорее, проект, аналогичный «Тобольск-Полимеру», чем переработку попутного нефтяного газа в сухой газ и сжиженные углеводородные газы. Таким образом, наш тобольский проект – это, в принципе, наглядная иллюстрация того, что понимается под перспективами российской нефтехимии с точки зрения эффективности бизнеса, вытекающими из имеющегося в стране ресурсного потенциала. Однако пока это, скорее, исключение из правил, и сырьевой бизнес для ряда компаний в целом рентабельнее полимерного.

То есть копирование модели тобольского проекта – рецепт успеха?

Нет. «Тобольск-Полимер» не тот объект, который может быть построен в любом месте с такой же эффективностью.

Ключевое условие - минимальные издержки на доставку сырья. Сегодня на перевозку одной тонны полимеров нужно примерно на 30% меньше затрат, чем на перевозку одной тонны СУГ. При этом на производство одной тонны полимеров требуется не одна тонна СУГ. Так что большим заблуждением является мнение, что программа развития нефтехимического бизнеса в традиционных регионах производства, таких как Татарстан или Башкирия, также может быть эффективно построена на базе легкого сырья из Западной Сибири. Затраты на транспортировку будут нивелировать все возможные преимущества интеграции.

Как мне кажется, для Центральной России стратегически верным будет развитие нефтехимии, ориентированное на местное сырье, то есть, нафту существующих в регионе НПЗ и те ресурсы, которые могут возникать из развития нефтегазовых проектов на севере Казахстана и в Оренбургской области.

Каковы другие факторы эффективности новых проектов?

Кроме близости к сырью, это квалифицированные кадры и наличие развитой площадки с энергетической и транспортной инфраструктурой. Поэтому желание СИБУРа развиваться в Западной Сибири, вопреки распространенному заблуждению, не базируется исключительно на идее вертикальной интеграции по цепочке от ПНГ. И еще более неверным является мнение, что развитие наших инвестиционных проектов в полимерном блоке и впоследствии возврат вложений осуществляется за счет «дотаций» со стороны прибылей углеводородного блока. Просто в Западной Сибири мы имеем все предпосылки для того, чтобы наши мощности были наиболее эффективны. Также мы видим, что дополнительные объемы сырья будут поступать не от переработки ПНГ, а от газовых компаний, от стабилизации конденсата.

Eсли российская нефтехимия потенциально может находиться среди наиболее эффективных мировых аналогов, может генерировать высокую доходность, почему она не привлекает иностранных инвесторов, которые при этом активны в нефтегазовых проектах, в том числе рисковых, таких как шельф?

Есть два основных фактора, определяющих привлекательность нефтехимического бизнеса в различных регионах. Это наличие сырья на приемлемых условиях или рынка сбыта. Что делали все мировые игроки последние 15 лет? Практически бежали на Ближний Восток и пытались зафиксировать себе определенные объемы дешевого сырья на свои новые проекты. Или шли в Китай и стремились закрепиться на местном динамичном рынке с глубокой базой спроса. За всем этим никто из глобальных игроков всерьез не рассматривал Россию. Мы не могли конкурировать с Ближним Востоком в сырье, а с Китаем – в вопросах рынка.

Но считается, что ближневосточные сырьевые преимущества постепенно сходят на нет…

Да, в части доступности легкого сырья мы видим такую тенденцию.

Стало быть, в будущем ситуация может измениться?

В принципе, да. Но мировые игроки, которые могли бы выступить инвесторами российской нефтехимии, с точки зрения доходности, разумеется, более заинтересованы в сырьевом сегменте, чем, к примеру, в создании полимерной мощности на паритетных началах с какой-нибудь национальной компанией. Но в России есть держатели этого сырья, которые вряд ли захотят делиться прибылью в этом сегменте. Получается, что мировым химическим гигантам не всегда доступно то, что им интересно. Те же проекты, которые интересны нам в плане разделения затрат и рисков – базовые полимеры, - не интересны им, потому что у них уже есть Китай и Ближний Восток.

С другой стороны, мы, например, создаем СП с Rhodia для входа на рынок поверхностно-активных веществ и совместных инвестиций в рост. Это проект, ориентированный на внутренний рынок и нуждающийся в технологическом партнере. Такого рода иностранные инвестиции, очевидно, получат развитие. А вот иностранные инвестиции, сопряженные с разделением маржи в проектах, где у национальных игроков есть очевидные преимущества и заведомо высокая эффективность, вряд ли будут здесь осуществляться.

В каких случаях российские инвесторы заинтересованы в партнерстве с иностранцами в крупных проектах в перспективных регионах, типа Восточной Сибири или Дальнего Востока?

Вкладываться в нефтехимию в этих регионах будут главным образом компании, добывающие углеводородное сырье. Поэтому тенденция участия иностранных компаний, преимущественно азиатских, заключается в принципе обмена интересами. Например, зарубежные компании контрактуют у добывающей компании объемы газа, под эти договоренности разворачивается полномасштабная добыча и транспортировка, а взамен получают возможность поучаствовать в нефтехимических проектах на этой же сырьевой базе.

Или, например, добывающая компания допускает иностранных инвесторов в нефтехимический проект, а взамен получает долю в профильных, например, нефтеперерабатывающих, активах, скажем, в Китае.

В обоих этих вариантах российские добывающие компании решают вопросы сбыта своей профильной продукции в труднодоступных регионах, получая также репутационные бонусы, благодаря глубокой переработке углеводородов. А азиатские инвесторы получают углеводородное сырье и продукты нефтехимии, которые они могут реализовать на своих локальных рынках через налаженные сбытовые каналы.

В ряде случаев интерес азиатских инвесторов может быть продиктован перспективой привлечения в проект своих национальных проектных, строительных, подрядных, машиностроительных организаций. Резюмируя, можно сказать, что в этих регионах нефтехимия будет забирать побочный продукт нефтегазодобычи. Будет крупномасштабная добыча, экспорт углеводородов, будет и сырье для нефтехимии.

В таком случае, какими могут быть мотивы в развитии нефтехимии тех отечественных компаний, которые локализованы в традиционных регионах?

Главным образом, это наличие сырья, прежде всего, нафты. Экспортировать ее дорого как с точки зрения логистики, так и тарифно-таможенной политики.

С одной стороны, нафту можно переработать в продукты нефтехимии, иными словами, перевести «жидкое в твердое». Возить полимеры и каучуки до целевых рынков будет значительно дешевле. Эта логика, например, обуславливает перспективы роста нефтехимии в Поволжье.

Есть и другое обстоятельство, которое, по сути, будет вынуждать существующих игроков инвестировать, когда нефтехимические мощности «пристегнуты» к нефтеперерабатывающим заводам в рамках одной компании.

С учетом государственной политики в области моторных топлив нефтепереработчики должны вкладываться в углубление переработки на базе производимой нафты. Однако инвестиции в комплексную модернизацию крупного НПЗ с переводом продуктов под, например, пятый экологический класс – это просто астрономические средства, которые не всем под силу. Кроме того, есть заводы, для которых такие инвестиции могут оказаться неэффективными из-за близости к более крупным и успешным с точки зрения сбыта конкурентами. Поэтому одним из вариантов монетизации нафты является использование ее в качестве сырья пиролиза. Построение на этих объемах нефтехимии хотя и менее доходно в перспективе, но и менее затратно с точки зрения разовых капвложений. Но все это, в общем-то, ситуативные факторы, которые не создают долгосрочной основы развития именно нефтехимии. Потому что есть совсем другая модель, китайская и историческая европейская – нефтехимия на базе крупной нефтепереработки. Но для России она мало применима – у нас не будет больше крупных НПЗ, сегодня мощности существующих заводов, по сути, избыточны.

Какие долгосрочные тенденции вы видите с точки зрения внутреннего рынка?

За последние сорок лет потребление традиционных материалов, таких как бетон, стекло, металл, дерево выросло в 2-4 раза, полимеров – более чем в 10 раз. Раньше трубы в ЖКХ были в основном металлические, сейчас все шире используются полимерные. Раньше при создании автомобилей применялось 6 кг полимеров, сейчас, условно говоря, 60 кг. При этом в валовых объемах количество производимых автомобилей растет, но спрос на полимеры растет быстрее за счет изменения структуры потребления. Поэтому когда мы говорим о перспективах России с точки зрения внутреннего спроса на нефтехимическую продукцию, нужно понимать, что этот рост будет обусловлен, в том числе и изменением структуры спроса. Это специфическая особенность российского рынка, потому что эволюция структуры спроса на зрелых рынках в основном уже пройдена.

Есть еще один не совсем очевидный фактор, который может поддержать хорошие темпы роста спроса на нефтехимию на внутреннем рынке. Когда создаются крупные мощности по крупнотоннажным полимерам, то часть переработчиков, ориентированных на наш рынок, но размещенных в других странах, локализует производство в России. Иными словами, внутренний спрос получит развитие экстенсивного характера за счет тех игроков, которые сейчас ввозят в Россию изделия, потому что не видят особой экономической выгоды от локализации здесь.

Мировое экономическое замедление может оказать негативное давление на спрос в России?

Именно тот факт, что рост спроса на полимерную продукцию в нашей стране имеет не только валовую, но и существенную структурную составляющую, позволяет рассчитывать, что эти тенденции не будут иметь драматических последствий для нашего рынка.

Что вы думаете на счет глобальных тенденций, меняющих структуру сырьевого обеспечения мировой нефтехимии, например, о сланцевом газе в США или Европе?

Я не очень верю в перспективы сланцевого газа в Европе, хотя, безусловно, какое-то влияние этот фактор оказывать будет. Американская сланцевая модель не копируема в Европе во многом из-за особенностей законодательства. В США при покупке земли собственник имеет право на все ресурсы под землей. А Европе, как и в России, права на землю и пользование ресурсами приобретаются отдельно, и стоимость этих прав несравнимо выше.

С оптимизмом при условии преодоления некоторых рисков смотрю на фактор сланцевого газа в США. Там есть определенные вопросы, связанные с охраной окружающей среды. Но на этой сырьевой базе нефтехимия в Северной Америке точно будет развиваться. Вовлечение сланцевого этана в переработку в США даст прирост мирового предложения этилена. В свою очередь, утяжеление сырья на Ближнем Востоке приведет к росту предложения пропилена и бутадиена. Все вместе это приведет к фундаментальному изменению спредов в ценах на этилен, пропилен и бутадиен, что может существенно изменить параметры инвестиционных решений в России.

Как будет развиваться Китай?

Китай будет расширяться по объемам производства. По-прежнему на привозных ресурсах. Второе направление с точки зрения сырья - это уголь, технология CTO – «уголь в олефины». Однако мне кажется, этот путь не является однозначно выигрышным решением. В пользу крупномасштабного применения этой технологии говорят значительные запасы угля в Китае, а также относительно дешевое строительство. С другой стороны, технология CTO характеризуется достаточно низкими операционными затратами, но высокими капитальными. Кроме того, уголь будет иметь достаточно сильную энергетическую альтернативу. Поэтому цена на него не будет столь низкой, как, возможно, это кажется сейчас.